Объект-субъектная доминанта философии междисциплинарных исследований

Дмитриев Ю.Б.
Объект - субъектная доминанта философии междисциплинарных исследований
Регулятивная роль философских идей в научном познании признается одним из наиболее важных вопросов в стратегии научной и метанаучной рефлексии философской мысли. Обсуждаются и самые крайние решения этой проблемы - от позитивистского нигилизма до рецидивов представления методов философии как универсального средства для адекватного обоснования или опровержения любых результатов научных исследований. Такое дуалистическое положение философии науки и методологии научного познания относительно науки в целом указывает на необходимость верификации философии как полноценной междисциплинарной науки. Вместе с тем, становится также очевидным, что без проведения целенаправленных исследований и решения ряда принципиальных философских проблем, в частности, проблемы объект - субъектных отношений, как центральной проблемы философии науки, представить философию как науку и идентифицировать роль актуализированных философских идей в междисциплинарных исследованиях и науке в целом, представляется весьма проблематичным. Такие исследования необходимы и для общенаучной стратегии, формулирования верифицируемых онтологических и гносеологических законов науки познания и приведения их в единый междисциплинарный контекст. Результаты этих исследований должны дать также новый импульс и для создания основ концептуально единой науки.
Является ли наука рациональной, подчинена ли она каким либо законам
познания и можно ли отличить науку от мифа и религии. Сегодня значительная
часть научного сообщества все же утвердительно отвечает на эти
вопросы. В этом смысле деятельность ученых признается регулируемой
законами логики и методологическими правилами. Сциентизм (Scientism, от лат.Scientia – наука), как философско-мировоззренческая ориентация, в основе своей опирается на представление о научном знании как о высшей культурной ценности и достаточном условии ориентации индивида в мире. Однако сегодня есть достаточные основания для утверждения, что в виду отсутствия науки познания в системном виде и как следствие философии как науки, и как следствие в силу антропоцентристской ориентации современной философии науки сциентизм вполне закономерно не смог идентифицировать и противопоставить субъективизму и другим подобным направлениям в философии науки решающие аргументы. Закономерным результатом этого состояния стало появление в современной философии науки множества философских направлений иррациональной ориентации, которые к тому же заняли сегодня в ней доминирующие позиции.
Направление историцизма (точнее принцип или метод историзма, как исторический подход, Historism) не должно относиться к иррациональному направлению. Современной теорией познания предлагается рассматривать его, как метод познания объективной реальности, в соответствии с которым объекты и явления должны рассматриваться в их историческом развитии и во взаимосвязи с конкретными условиями их существования. Данный метод по его статусному положению в теории познания должен был бы позволять делать, безусловно, надежные прогнозы и предсказания относительно развития изучаемых объектов и явлений в будущем, в том числе и относительно стратегии развития общества. Однако реальность эти претензии вполне убедительно опровергает, и фактически в существующем виде данный метод, как и сциентизм, сегодня также не может быть признан в качестве верифицируемого закона познания и философского основания междисциплинарных исследований. Причин здесь две. Это не вполне адекватное введение им сознания и интуиции человека в картину мира и отсутствие адекватного решения семантической проблемы понятийного аппарата. Одним из примеров не адекватности данного метода познания можно считать, очевидно, и научные пробелы социально - исторического детерминизма К.Маркса. Наиболее очевидный путь верификации исторического метода познания следует связывать с усиления связи метода с положениями науки о высшей цивилизационной цели и естествознанием и с решением проблемы отношений объекта и субъекта.
Не вполне обоснованными в этом контексте представляются и претензии такого философского направления, как нативизм (Nativism, от лат.Nativus – врожденный), как философско-психологической концепции, согласно которой человеку присущи независимые от опыта врожденные идеи (категории мышления), с помощью которых он и познает окружающий мир. Вместе с тем, это направление представляется более близким к решению проблемы объект – субъектных отношений, хотя для этого необходима более ясное представление о термине «врожденные» и, по сути, аргументация постнеклассической физики.
Релятивизм (Relativism, от лат.Relativus – относительный), как методологический принцип критического анализа познания, который состоит в абсолютизации качественной нестабильности явлений и их зависимости от условий и ситуаций, в междисциплинарном контексте также представляется следствием отсутствия решения выше отмеченных проблем фундаментального уровня. Одной из центральных проблем является отсутствие адекватного введение сознания и интуиции человека в объективную реальность. По сути, она является основным аргументом для фальсификации указанного и других направлений современной теории познания в плане их пригодности в качестве философского основания междисциплинарной (концептуально единой) науки.
Эмпиризм (Empirism, Empiricism, от греч.Empeiria – опыт) в философии науки рассматривает чувственный опыт как важнейший источник и критерий познания, где формы мышления представлены, как исключительно субъективный способ систематизации представлений. Эмпирическое и теоретическое (Empirical and theoretical) исследования представляют собой научные категории для обозначения двух различаемых, но взаимосвязанных направлений познания. Эмпирическая парадигма, опираясь на эксперимент и наблюдение, считается направленной непосредственно на объект. Теоретическое же исследование традиционно рассматривается как логическая конструкция реальности (модель, теория), создаваемая посредством идеализаций на том уровне знания, который достигнут современным знанием и творческими способностями создателя той или иной теории. Эти направления, рассматриваются в качестве основы всего рационального знания. Тем не менее, эти направления еще не достигли адекватного уровня понимания процессов фундаментального уровня природы и методологии научного познания, что не позволяет философии науки занять объективную позицию. Тем не менее, сегодня имеются все основания для создания верифицируемых законов науки познания и постнеклассического естествознания, и решения проблемы объект - субъектных отношений.
Философское направление гносеологического продолжения (Gnosiological continuation) в этом контексте предлагает рассматривать в качестве основания философии науки концепцию, согласно которой выводы и рекомендации подлинной науки оказываются работоспособными лишь за пределами того круга фактов и соображений, на базе которых первоначально они были сделаны. По сути, это некий философский аналог теоремы Геделя. Тем не менее, подобная (и любая) экстраполяция научного знания в локальной области, без указания границ ее применимости, в соответствии с законом иерархии уровней описания (недопущение смешения принципов разных уровней описания), не может быть распространена на фундаментальный уровень описания природы. Таким образом, без доказательств корректной области экстраполирования такая концепция, представляется, не может претендовать на статус верифицируемого закона науки познания.
Позиция Дж. Милля о методах научной индукции также не достигла вывода адекватных общих положений из частных, впрочем, как и его представление роли индукции в познании. Проблема индуктивного принципа, как общего принципа единообразия природы, а также происхождения этого принципа в контексте эмпиризма и его отрицания априорных истин, в т.ч. происхождения истин математики и четырех методов научной индукции, безусловно, также требуют решения выше отмеченных проблем. Лишь с их решением данный метод будет либо верифицирован, если адекватные элементы в нем имеют место, либо окончательно фальсифицирован. Ограниченность позитивистской трактовки научного знания и недооценка роли научной теории и теоретического объяснения в сочетании с переоценкой значения индукции в науке и полным игнорированием роли метафизических представлений в развитии науки по существу требуют высшего критерия, которым является фундаментальный уровень описания природы. Это и единственно корректный путь разрешения противоречий.
При этом необходимым, представляется, понимание того, что говорить о метафизике имеет смысл лишь в том случае, когда создана действительно адекватная физика. Метафизика лишь при этом условии получает более четкую границу раздела с физикой. Сегодня же ситуация в этом вопросе меняется принципиальным образом, то, что сегодня считалось метафизикой, завтра уже может оказаться физикой. Вопрос сегодня стоит уже о создании космофизики не столько вселенных, сколько Метавселенных и даже Метапространства.
Революционные изменения в физике, связанные с критикой базисных понятий механики И.Ньютона привели к появлению так называемого «второго» позитивизма в стремлении «очистить» физику от примеси метафизических понятий Э. Маха, который создает свою субъективистскую критику классической физики, понятий причины и субстанции. В этом контексте эмпириокритицизм Р. Авенариуса и идея критического анализа опыта, как возвращения к свободному от метафизических искажений опыту с его понятием «интроекции», как принято считать сближали идеи Э. Маха с концепцией Р.Авенариуса. Учение Э.Маха и его трактовка научного познания, в котором основой познания является опыт и принцип экономии мышления, как известно, оказали заметное влияние (феноменализм Э.Маха и его критика классической механики) и на позицию А. Эйнштейна. Однако сегодня есть основания говорить, что это была критика не вполне по существу, т.к. фактически не вела к созданию основ постнеклассической физики.
Одну из трактовок научной теории, в частности, в концепции А. Пуанкаре связывают с пониманием различия функций теоретической и экспериментальной физики, где физическая теория представляется как способ упорядочения
экспериментальных данных для облегчения их обзора и использования для
предсказаний. Но гипотетический характер любой теории и конвенционализм
А.Пуанкаре с представлением законов математической физики, как конвенциальных положений, принятых по соглашению (без представления законов о строении фундаментального уровня природы), не мог дать удовлетворительной методологической и философской базы. Этого не мог дать и конвенциональный характер его геометрии. Позиция П.Дюгема о структуре научной теории с выделением в ней объяснительной и описательной частей, о математическом характере физических законов и их приблизительном соответствии действительности при целях физической теории описать и предсказать явления, по той же причине вполне закономерно не вели к адекватной научной картине мира. Но П.Дюгем не вписался ни в сильные, ни в слабые стороны «второго позитивизма» и индуктивизма, что отнюдь не указывает на более высокий уровень этих направлений философии науки. Они были все примерно на одном уровне, с точки зрения их возможностей решения центральных проблем философии, и науки в целом. Тем не менее, постановка проблемы структуры и функций физической теории, проблемы языка, которым пользуется физическая теория, и критериев его выбора, а также негативная оценка значения метафизики для науки и стремление обезопасить развитие науки от перспективы повторения научных революций следует признать актуальными и на сегодняшний день. Вместе с тем, это всего лишь вербальная постановка вопроса, а не решение проблем, и как уже отмечалось, по поводу негативизма метафизики можно говорить лишь после того, как будет идентифицирована вполне адекватная граница, отделяющей ее от физики, а об этом, представляется, можно корректно говорить лишь после создания основ постнеклассической космофизики.
Неокантианская концепция научного познания и лозунг «назад к Канту», как и баденская школа неокантианства и В. Виндельбанд с его
противопоставлением наук о природе («генерализирующих») наукам о культуре («индивидуализирующим) сегодня также необходимо (и возможно) привести в русло междисциплинарности (концептуальному единству) через решение проблемы объект – субъектных отношений.
Аналитическая философия отмечает особое влияние идей Г. Фреге. Понятия смысла и значения, анализ структуры предложения, как составленной из функтора и его аргументов, наряду с идеями Б. Рассела и философии логического анализа, были признаны точкой отсчета в понимании принципов анализа, программ логического атомизма и теории дескрипций, как средства разрешения большинства философских проблем. Именно поэтому идеи Л. Витгенштейна, его понятие мира, логического пространства, объекта и его формы, логического каркаса мира и языка, как образа реальности, также весьма длительное время сохраняли свою актуальность. Поэтому интерпретация смысла предположения о характере философских идей и задаче философии в контексте что может, и что не может быть выражено в предложениях, наряду с трактовкой предложений логики, математики и естественных наук, были непосредственно связаны и с философией математики Л. Витгенштейна. Вместе с тем, критика исследований по основаниям, как попытки математическими средствами решать философские проблемы и как опровержение аналогии между математикой и эмпирической наукой и между математическим доказательством и экспериментом фактически требует фундаментального физического понимания математического существования, а именно строго физического обоснования всех основных аксиом математики. Прежде всего, в математике необходимо физически адекватное введение особых чисел (0 и 1), и соответственно трансформация основ абстрактной математики в физически адекватную.
«Поздняя» философия Л. Витгенштейна, «языковые игры», значение как употребление и следование правилу, «языковые ловушки» и характер философских проблем требуют рассмотрения с позиций семантического закона науки познания при условии понимания методов науки познания, как единственного средства предупреждения методологических ошибок при создании научных теорий. Здесь необходим критический анализ и остенсивных определений, как заданий значений слов путем указания на обозначаемый предмет, как и холизм в трактовке языка, а также понятия «видения в аспекте», которые рассматриваются как концептуальные источники постпозитивистского тезиса теоретической нагруженности языка наблюдения. Витгенштейн в методологии познания утверждает, что о знании можно говорить только там, где возможно незнание, а достоверность присутствует там, где невозможно сомневаться. Именно поэтому он считал достоверными и необходимыми и предложения типа «правила языковых игр», как условия возможности того, что некоторые предложения оцениваются как истинные или ложные. На этом весьма зыбком методологическом основании он пытался утверждать, что сомнение возможно только в рамках некоторых «языковых игр». Более корректно было бы ставить вопрос о необходимости формулирования семантического закона науки познания, как требующего от научных теорий определенных шагов по решению указанных проблем.
Эмпиризм, проблема «протокольных предложений», как эмпирического базиса
научных теорий, тезис о конвенциональности «протокольных предложений» Нейрата и верификационистская теория значения, где значением научного предложения считается подтверждающий его факт (М. Шлик) часто
рассматриваются и в качестве условия научности теорий. Иногда они рассматриваются и как разграничения научных и метафизических предложений, и даже как идею преодоления метафизики с помощью логического анализа языка Р. Карнапа. Тем не менее, в междисциплинарном контексте этого представляется явно недостаточно для оценки научности теории, и, как уже отмечалось, говорить о метафизике можно лишь с оговоркой «лишь после создания основ постнеклассического естествознания и идентификации фундаментального уровня описания природы и соответствующей (адекватной) научной картины мира». Лишь в этом случае можно говорить и о приемлемом решении проблемы объект - субъектных отношений и проблемы однозначной интерпретации терминов и понятий, как в обществознании, так и в естествознании.
Идея нейтрального языка наблюдения и использование математической логики для сведения теоретических предложений науки к эмпиризму (Р.Карнап), как и операционализм Бриджмена и проект «унифицированной науки» (О. Нейрат), по сути, лишь ставят проблему создания единого языка науки, отнюдь не указывая путь ее решения. В этом контексте ослабление тезиса о сводимости теоретических утверждений к эмпирическим утверждениям Р.Карнапа и трактовка математических предложений как аналитических, как принято считать, так или иначе, сводятся к тавтологическому понятию, когда предложение истинно при любом положении дел. В соответствии с семантическим законом науки познания наукой может считаться лишь та область знания, термины и понятия которой всеми участниками процесса познания интерпретируются тождественно.
Принято считать, что уже логицизм (как составная часть программы логического позитивизма) и интенции Р. Карнапа о концептуальных каркасах и различении «внутренних и внешних» вопросов существования и усиления конвенционализма в логическом позитивизме безальтернативно привели к выводу о не реализуемости программ логического позитивизма. Еще более укрепило доказательность этого вывода развитие индуктивной и вероятностной логики Р. Карнапом и Г. Рейхенбахом. С этим выводом связывают и соответствующий кризис всего данного направления, и появление направления постпозитивизма. Однако, не смотря на то, что данный вывод здесь вполне закономерен, тем не менее, более убедительной следует считать все же аргументацию междисциплинарного подхода и верифицируемых законов науки познания, которые отрицают и постпозитивизм в плане его возможностей решения проблемы объект – субъектных отношений и других основных проблем философии.
Основные идеи постпозитивистской философии науки сводятся к тому,
что философия науки должна исследовать развитие научного знания, где полностью завершенными являются лишь ложные теории, а также, что научное знание целостно там, где теоретический и эмпирический уровень взаимосвязаны. Любое эмпирическое утверждение в этих условиях становится обусловленным соответствующей теорией (теоретически нагружено), а метафизические концепции тесно связаны с научным знанием и оказывают стимулирующее воздействие на развитие науки. Развитие научного знания в этом контексте признается некумулятивным (не только происходит накопления знаний, но и опровергаются концепций, ранее признававшиеся истинными). В этих условиях философия науки якобы, безусловно, должна ориентироваться на историю и социологию науки. Тем не менее, «ложные теории» и «безусловность» ориентации, как и ложность теорий здесь, конечно же, не безусловны. Необходимо уточнять, как идентифицировать ложность теорий и на что конкретно следует ориентироваться в отмеченных направлениях (частично эти проблемы уже были рассмотрены выше). По крайней мере, ориентации философии науки и науки в целом на идентификацию и достижение высшей цивилизационной цели постпозитивисты также не предлагают. Представляется, что именно по этой причине постпозитивистам не удалось и убедительно сформулировать верифицируемых законов познания и главной цели науки, хотя их понимание некумулятивности в развитии научного знания не противоречит междисциплинарному (концептуально единому) видению стратегии науки.
«Критический рационализм» К. Поппера в этом контексте закономерно считается не чем иным, как изменением смысла проблемы демаркации и разграничением науки и догматической идеологии и попыткой решения проблемы демаркации без связи с вопросом об истинности. Критика индуктивизма К. Поппером и любых других претензий на обладание истинным знанием поставила фактически все научные теории в положение, когда они являются не индуктивными обобщениями опыта, а лишь предположениями. Тезис о том, что любое описание опыта также является предположением, а не фиксацией непосредственно наблюдаемого в этих условиях ратифицируется как отказ от противопоставления теоретических терминов и терминов наблюдения. Конвенционализм в трактовке эмпирического базиса науки, универсальная модель развития методом «проб и ошибок», также как и рациональность и критикуемость представляют отличительные черты науки (по Попперу), наряду с фальсифицируемостью, т.е. принципиальной возможностью их опровержения, как отличительной черты всех научных законов. Вместе с тем, данная позиция является всего лишь непосредственным следствием того, что современная наука строит лишь локальные (не согласованные между собой) теории. Междисциплинарный же подход говорит о возможности (и необходимости) строить и анализировать только концептуально целостную научную картину мира с обязательным представлением процессов фундаментального уровня природы, подчеркивая при этом - в соответствии с требованиями высшей цивилизационной цели.
Критика К. Поппером инструментализма и реализма в трактовке теоретических терминов научных теорий рассматривается в основном как «предположительный реализм», где идея объективной истины и наука, как бесконечная и не гарантирующая попытка приблизиться к ней рассматривается, как попытка Поппера построить эпистемологию без познающего субъекта. По существу же, это попытка вообще уйти от решения одной из основных проблем философии.
Применение идей критического рационализма к социальной сфере и понятиям «открытого и закрытого» обществ, а также «утопической социальной инженерии и частичной или поэтапной инженерии» рассматриваются и как научная рациональность и как ядро демократических процедур, что выпадает из стратегии междисциплинарности и решения основных проблем философии науки. Необходимо отметить, что вне стратегии междисциплинарности и целеполагания, науки о высшей цивилизационной цели и высшей цели науки, как ее основ, построение науки о развитии общества, адекватной социальной философии и социологии, представляется, невозможным в принципе.
Критика И. Лакатоса джастификационизма и, так называемого, «наивного фальсификационизма» и его выводы о роли конвенционализма в науке в
сочетании с идеей рациональной реконструкции истории науки,
представляют его субъективное понимание смысла научной рациональности. Здесь концепция «исследовательских программ», понятия «твердого ядра и защитного пояса» программы (позитивной и негативной эвристик) представляются в качестве критериев сравнения конкурирующих исследовательских программ (и дают представление и о своеобразии его философии математики). Отличие исторической школы постпозитивизма от критического рационализма, по сути, сводят к отказу от специфической научной рациональности и от попыток рациональной реконструкции истории науки. Не признается здесь «значительными» и роли социально-психологических факторов в развитии науки и несоизмеримости конкурирующих теорий, исследовательских программ и картин мира. С этой позицией, безусловно, в целом также невозможно согласиться, ввиду того, что это еще один уровень анализа, который также не несет решения центральных философских проблем, а именно проблемы объект - субъектных отношений, семантики философии науки, фундаментального уровня описания процессов и создания концептуально единой науки. Что касается роли социально-психологических факторов в развитии науки, то она признается междисциплинарной стратегией доминирующей в соответствии с социальным законом науки познания.
Влияние Л. Витгенштейна и В. Куайна на «историческую школу»
постпозитивизма, критика позитивизма и холизм в трактовке языка, как тезисы
об «онтологической относительности и неполной определенности» теории
эмпирическими данными трансформировались Т. Куном в понятия парадигмы, научного сообщества, «нормальной науки» и характер работы ученого в «нормальной науке». Эти же аргументы относят обычно и в защиту тезиса о теоретической нагруженности языка наблюдения и трактовку научной революции. Невозможность же описания научной революции на языке концепций научной рациональности или научной революции как смены картин мира (или смены элит) в науке, как известно, привело к необходимости осознания и роли социально-психологических факторов в этом процессе. Принято считать, что именно несоизмеримость конкурирующих парадигм и критика позитивистских представлений о взаимоотношении старой и новой научных теорий и понимания прогресса в науке возбудило дискуссии о существовании научных революций в смысле Т.Куна (прежде всего, это касалось истории математики и ориентации на историю и социологию науки в современной философии математики).
Однако и данному подходу не хватило понимания того, что ориентация социально-психологических факторов на адекватное познание возможна лишь в рамках ориентации общества на высшую цивилизационную цель и коррелированную с ней высшую цель науки. Что касается научных революций, то в большинстве случаев перехода к новой теории всегда сохраняется преемственность (закон двойного отрицания), и можно говорить лишь о количестве изменений (хотя это чисто терминологический спор).
В частности, методологи, называющие себя «рационалистами», твердо стоят на том, что рано или поздно четкие критерии и законы рациональности и научности будут найдены, и сомневаться в этом означает «иррационализм» и
антинаучность. Подобные упреки чаще всего высказывались в адрес философов, пытавшихся вывести научное познание за пределы «рациональности», в частности, и в адрес Т.Куна, П.Фейерабенда и других. П.Фейерабенд приводит аргумент, который направлен не только против системы законов познания, но против трансформации философии в науку, в пользу «неопределенности и безграничной свободы» в методологии науки. Создание научной традиции, ее философское обобщение и закрепление в соответствии с требованиями этой традиции, по его мнению, несовместимо с гуманизмом, т.к. каждый человек отличается индивидуальным темпераментом, вкусом, склонностями, способностями, условиями жизни. Когда же человека заставляют подчиняться определенным принципам и стандартам, навязываемым современной наукой и ее логикой, тем самым якобы деформируют его индивидуальность и стесняют его свободное развитие.
Но тогда возникает вопрос, почему не предлагается отменить заодно и законы физики, например, тяготения или закон инерции? Возможно, они откажутся и от высшей цивилизационной цели, призывая не сохранять и человеческий род, но вряд ли позволит человечество им реализовать такую стратегию. Вопрос, очевидно, может состоять лишь в том, возможно ли создать такую систему верифицируемых законов познания. Ставить же эту задачу человечеству и его науке сегодня насущно необходимо, т.к. этого требует высшая цивилизационная цель. В античеловеческую позу могут встать лишь те, кому безразлична судьба человечества (типа Людовика XVI). Но есть убежденность, что человечество будет использовать все возможности для того, чтобы сохранить человеческий род и преумножить знание, накопленное земной цивилизацией за всю свою многовековую историю.
Вместе с тем, «догматизированной» системы рациональных законов познания, которую пытаются так энергично критиковать фейерабендисты, по существу еще нет в системном виде. Поэтому прежде чем критиковать еще не созданную теорию, надо вначале создать систему законов рационального познания и лишь, затем оценить ее в системном виде с учетом, в том числе и современного интеллектуального и социального состояния общества. Такая постановка вопроса представляется единственно правильной. Пытаться же отказаться от позитивно-рационального знания, которое нарабатывалось наукой на протяжении многовековой истории, и уже доказало свою научную состоятельность в том смысле, что именно ею создана необратимость процесса познания, по крайней мере, неразумно. Тем более что сегодня это направление имеет уже вполне убедительные аргументы, опровергнуть которые будет весьма не просто.
Ориентируя (Фейерабенда - «ограничивая») познавательную деятельность людей определенными правилами (его - «догмами»), мы якобы не только стесняем, но и калечим тех, кто оказывается все-таки способным усвоить эти правила и подчиниться им. И якобы большое число людей, темперамент (и способности) которых не «втискиваются» в признанные в настоящий момент формы образования и познания, оказываются отлученными от науки.
Здесь, представляется, спутаны два вопроса, а именно - открыть законы и пользоваться ими во благо всех людей до тех пор, пока не будут открыты новые, более эффективные (и затем пользоваться уже новыми и т.д.), или же запретить процесс познания на определенном этапе вообще. Ничего подобного в реальности, конечно, не существует, т.к. запретить мыслить никто никому не может. Другое дело процесс признания научным сообществом новых идей и наличия эффективной системы их обсуждения.
Безусловно, вопрос сложнее и касается в значительной мере
сложившихся отношений в обществе и науке. В условиях отсутствия ратифицированной высшей общечеловеческой цели противоречия неизбежны не только в политике, но и в науке (социальный закон науки познания). При наличии общей цели все вопросы, безусловно, решаются эффективнее. Это касается и развития науки. Если бы П.Фейерабенд ставил вопрос в эту плоскость, он пришел бы к иным выводам по вопросу эпистемологической анархии в науке познания и науке в целом. Таким образом, возникший «парадокс» разрешается лишь на пути создания науки познания в системном виде и идентификации и ратификации высшей цивилизационной цели.
Как отмечает П.Фейерабенд, нельзя избежать нарушения методологических правил, ибо это являются необходимым элементом прогресса науки. П.Фейерабенд пытается системно показать, что для любого методологического правила можно найти обстоятельства, при которых целесообразно не только игнорировать это правило, но и поступать прямо противоположным образом (контриндуктивно). Это касается и правила, согласно которому именно опыт, факты и экспериментальные результаты служат решающим свидетельством за или против научной теории. Следует заметить, что этот прием может быть применен, если полученные опытные доказательства не адекватности теории единичны или не имеют повторяемости, либо неверно интерпретируются, чего, несомненно, было достаточно в науке по ходу истории ее развития. Эмпирический критерий научного познания, таким образом, им не вполне корректно ставится под сомнение. Согласование теории с опытными данными им предлагается не рассматривать как решающий аргумент в ее пользу и расхождение между теорией и фактами уже не должно ставит теорию под угрозу устранения. Данное правило предлагается также не признавать существенной составной частью всех
теорий подтверждения и проверки. Здесь более корректной представлялась бы другая постановка вопроса, что не во всех случаях достаточно любых эмпирических фактов, но то, что научная теория обязана обладать предсказательной эффективностью - это не может быть поставлено под сомнение. Это положение необходимо уточнить в том смысле, что теория и эксперименты, верифицирующие или фальсифицирующие ее, должны быть строго обоснованы именно в этих контекстах.
Тем не менее, то, что античный атомизм, гелиоцентризм, волновая теория света, квантовая теория, теория относительности разрушали господствующие методологические нормы и правила, безусловно, можно интерпретировать и иначе. С одной стороны это просто таков ход истории развития науки в условиях отсутствия ратифицированной высшей цивилизационной цели и высшей цели науки. С другой, очевидно, и то, что развитие науки постепенно, но приближается к пределу научного познания, и революции становится делать с каждым новым шагом науки все труднее и труднее. Следовательно, и развитие методологии научного познания не беспредельно. Главная задача философии науки и науки в целом заключается именно в устранении методологических пробелов в познании. Поэтому предложение выхода за пределы рациональности вместо создания науки познания в системном виде не представляется убедительным. Познание представляет собой необратимое и исторически постепенное
приближение к истине, и форсировать его, тем более выходом в
«иррациональность» не только не удастся, но и неприемлемо для науки и общества потому, что просто отнимает столь нужное время. Познание не представляет собой возрастающего спектра несовместимых или несоизмеримых альтернатив, в котором каждый миф является частью совокупности знания, т.к. взаимно усиливают, дополняют друг друга и вносят свой вклад в развитие познания только методологически адекватные, действительно научные теории.
Иррациональность же только уводит от существа вопроса и от высшей цели познания. Но сегодня науке особенно нужны целостные междисциплинарные идеи, безусловно, обладающие предсказательной эффективностью, и концептуально единая непротиворечивая научная картину мироздания.
П.Фейерабенд рекомендует «осознанное» применение этого правила, ввиду того, что экспериментальные результаты всегда содержат некоторые гипотетические предположения о мире и о взаимодействии субъекта с миром. Он считает, что эмпирический язык всегда несет в себе элемент неопределенности, который невозможно проверить, находясь в рамках данного эмпирического языка, в том числе и используя теории, построенные на его основе. Для критики и проверки допущений, лежащих в основе привычного языка, по его мнению, нужно выйти за его пределы и сравнить его с иным языком. Поэтому проверка и критика перцептивного опыта и фактов научной картины мира возможны лишь в том случае, если будет создана иная картина мира, другие факты, новый язык, который иначе организует перцептивный опыт. Для
этого, что не представляется вполне логичным, П.Фейерабенд предлагает действовать контриндуктивно, вместо того чтобы из существующих опытных данных попытаться сделать более фундаментальные выводы.
К.Поппер считает, что хорошая теория должна избегать пользоваться
ad hoc гипотезами и если такие гипотезы все-таки иногда встречаются в
отдельных дисциплинах, то это свидетельствует об их неудовлетворительном
состоянии. В частности, К.Поппер указывал, что новая теория должна обладать
избытком содержания по сравнению со старой теорией, которое с течением
времени уменьшается благодаря ad hoc гипотезам. В противоположность
этому П.Фейерабенд подчеркивает неизбежность, но главное
необходимость ad hoc гипотез в науке потому, что всякая новая теория, по
его мнению, возникает как ad hoc теория, и ее содержание не превышает тех
немногих фактов, для объяснения которых она выдвинута. Лишь последующая
постепенная и длительная работа приводит к расширению ее содержания, к
распространению ее на новые факты и области.
Из анализа методологических правил и рассмотрения их отношения к
реальной истории науки П.Фейерабенд делает еще один, также не вполне обоснованный вывод, что якобы не может быть методологического правила, применение которого можно было бы рекомендовать во всех обстоятельствах. Следовательно, если таких правил нет, то на деятельность ученого не накладывается никаких ограничений. Это центральная идея его методологии, которая выше уже была критически рассмотрена.
«Эпистемологический анархизм» считается следствием принципа
пролиферации и принципа несоизмеримости. Согласно принципу пролиферации,
нужно изобретать и разрабатывать теории и концепции, несовместимые с
существующими и признанными теориями. Это означает, что каждый ученый
(вообще говоря, каждый человек) может изобретать свою собственную
концепцию, как бы абсурдной она ни казалась. Принцип несоизмеримости
якобы защищает любую концепцию от критики со стороны других концепций, и
если кто-то выдвинул совершенно бессмысленную идею, то с этим ничего
нельзя сделать. По этому правилу считается, что нет фактов, которые
можно было бы противопоставить любой концепции, и она имеет право
формировать свои собственные факты, т.к. якобы наука не всегда может
указать на несовместимость фантазии с фундаментальными законами
естествознания или с современными научными теориями. Автору фантазии
существующие законы и теории могут казаться также бессмысленными, и мы не
можем упрекнуть его даже в нарушении законов логики, ибо он может
пользоваться своей особой логикой. Автор фантазии создает свой
собственный мир и все, что не входит в этот мир, не имеет для него
никакого смысла. Таким образом, соединение принципа пролиферации с
принципом несоизмеримости образуют методологическую основу, где каждый
волен изобретать свою собственную концепцию. Сравнить ее с другими
концепциями он также не обязан, как и искать основу для этого, ибо якобы
нет никакой основы для такого сравнения, и, следовательно, все допустимо и
все оправдано. Согласиться с этой аргументацией означает закрытие рациональной научной деятельности вообще, что не представляется
возможным, ввиду необходимости решения проблем общества, и неопровержимости главного требования, которое предъявляется наукой к научным теориям - это прогнозируемый теорией результат.
Подобные виды деятельности к научной деятельности никакого отношения не
имеют.
Из того, что ученые часто действовали в противоречии с существующими методологическими правилами, означает лишь то, что общепризнанных
методологических правил просто не было в системном виде, как их нет
и сегодня. Наука не может принять прямо противоположные
правила, когда те и другие могут и не быть универсальными. Но если
методология установит универсальные правила и верифицируемые законы познания, тогда подобные сентенции отпадут сами собой.
Известна точка зрения, в соответствии с которой к научному
анархизму П.Фейерабенда привели его социально-политические взгляды, не
имеющие, как оказалось, также строго научного обоснования. Он
является одним из немногих философов науки, которые подходят к
рассмотрению науки и ее методологии с точки зрения счастья и свободного
развития людей, не задаваясь вопросом о необходимости установления
вначале их общепризнанного смысла. Учитывая эмоционально позитивный
оттенок терминов «счастье и свобода», кто же будет против постановки
вопроса - сделать всех людей «свободными и счастливыми». Но он не делает
при этом никаких попыток строго научно решить проблему объективной
интерпретации этих понятий. П.Фейерабенд лишь на словах выступает и против духовного закрепощения людей и как бы «восстает» против науки, когда она используется как средство такого закрепощения. Но разве негативные тенденции видит он один и кто же, возникает вопрос, против решения этих
проблем. Логичнее, особенно такого уровня философам, попытаться поставить задачу и создать вначале эффективную науку об обществе, т.к. такое состояние в науке есть следствие действия социального закона науки познания и отсутствия до сих пор адекватной науки развития общества.
Решение проблемы философских оснований междисциплинарных исследований в современном научном познании соответственно должно стать инициатором формирования и адекватного процесса познания, включая формирование и специальных научных теорий и законов науки познания, где принципиальным становится и формирование философии как полноценной фундаментальной науки. Таким образом, без философии как науки не могут быть созданы философские основания междисциплинарных исследований в современном научном познании. С другой стороны философия как наука не может состояться без науки познания в системном виде, которая имеет все основания считаться основой философии как науки, и соответственно адекватного междисциплинарного метода познания. Лишь в силу своего современного состояния философия вынужденно допускает существующее положение в науке, когда идеи развития науки идут от конкретных специальных наук в философию, а не наоборот. Это свидетельствует, в частности, не только о том, что основополагающие парадигмы специальных наук и направлений не могут считаться вполне научно корректными, но и о том, что они не могут быть применены в междисциплинарном контексте в качестве основы концептуально единого адекватного знания.
Вне этой цели наука закономерно оказалась неспособной объяснить и роль математики в познании, где недооценка влияния теорий фундаментального уровня в опыте стала вполне закономерно непреодолимой проблемой.
По этой же причине осталась непреодолимой и проблема причинности в философии эмпиризма (Д. Юм), где философия рационализма оказалась вдали от источника достоверного знания, как лежащего в самом разуме (впрочем, как и учение Р. Декарта о рациональном методе и процедуре рационального сомнения). С позиций актуализируемого уровня понимания рационализм фактически требует обязательной интерпретации и обоснования с позиций процессов фундаментального уровня природы. Поэтому проблема достоверного знания, интеллектуальная интуиция и дедукция как основные элементы рационалистического метода Р.Декарта, а также его учение о двух субстанциях и механистическая картина мира также, по существу, ориентируют науку познания на необходимость создания системы верифицируемых философских законов познания. Таким образом, для того, чтобы корректно отвечать на эти и другие столь же важные вопросы, наука познания должна быть представлена, по крайней мере, в виде одной из трех фундаментальных наук в основании концептуально единой науки. Без этого создать адекватную философию междисциплинарных исследований также не представляется возможным.
Учение Б. Спинозы (порядок и связь идей те же, что порядок и связь вещей) и учение Г.Лейбница об «истинах разума и истинах факта», аналитической истины, о предустановленной гармонии с ее требованием объяснения соответствия между истинами, постигаемыми разумом, и фактическим положением вещей представляют элементы научного познания в рационалистических концепциях. В них для объяснения соответствия между истинами разума и реальностью (даже с учетом роли математики) в познании практически всегда прибегают к принципу предустановленной гармонии или его аналогу. По сути, это убеждение в том, что знание должно быть полезным, которое противопоставлено в понятиях полезной опытной науки и
бесполезной метафизики. Тем не менее, сегодня становится очевидным, что вопросы полезности науки не могут быть разрешены без идентификации таких новых категорий науки познания, как высшая цель науки, которая в свою очередь не может быть идентифицирована без высшей цивилизационной цели, которая соответственно определяет и мотивирует смысл всего научного познания в целом.
Объяснение научного познания и «коперниканский переворот» И.Канта в представлениях в контексте «не познание сообразуется со своим предметом, но предмет сообразуется с познанием», а также понятия аналитических и синтетических, априорных и апостериорных суждений, не происходящих из опыта (но расширяющих наше знание), в кантовской постановке вопроса фактически не несут решения. Приводимые Кантом примеры синтетических суждений, как и три типа синтетических суждений априори и три уровня продуцирующего их синтеза (опять же на уровне чувственности, рассудка и разума), а также ответ Канта на вопрос «как возможна математика» в учении о пространстве и времени, как априорных формах созерцания лишь обращают вопрос в будущее. Это концептуально единая наука и постнеклассическая физика, как одна из трех фундаментальных наук, которая, безусловно, должна опираться на представления о процессах фундаментального уровня природы. Постнеклассическая физика (или космофизика) имеет в виду, что теории, созданные на основе неклассической физики, включая релятивистскую теорию квантовой гравитации, теории струн, суперструн и М-теории (интерпретируемые сегодня как теории всего) всегда останутся лишь неклассическими, ввиду того, что постнеклассическая космофизика должна описывать не только вселенные, но и метавселенные и Метапространство. Отличительной особенностью неклассических (и классических) теорий, следует признать их ограниченность пространством локальной (замкнутой) вселенной (материальным пространством). Постнеклассическая же космофизика распространяет свое влияние на описание и Метавселенных и Метапространства. Для этого она вводит философскую категорию абсолютно пустого пространства, которого нет в классической физике (там оно лишь декларировано). Нет его, тем более в неклассической физике, в которой оно изъято даже из деклараций.
Аналогична ситуация и с ответом И.Канта на вопрос «как возможно чистое естествознание» в учении об априорных категориях рассудка при понимании природы как объекта возможного опыта и анализе категорий причины и субстанции. Понятие «вещи самой по себе» и «явления» в идее границ возможного познания, а также ответ И.Канта на вопрос «как возможна метафизика» и критика притязаний разума или антиномии чистого разума с указанием на границы разума, с позиций постнеклассической физики уже не могут быть достаточными аргументами невозможности теоретического доказательства бытия Бога. Философия междисциплинарных исследований и постнеклассическая космофизика утверждают, что в рамках научного метода познания природа абсолютно пустого пространства и материи принципиально непостижимы. Учение И.Канта о долге, трансцендентальной свободе, об автономии морали и категорическом императиве, идеи «высшего блага» и праве практического разума на выход за пределы мира опыта вместе с практическим доказательством бытия Бога сегодня, безусловно, представляют научную ценность лишь в смысле констатации антропоцентрической позиции И.Канта. Вместе с тем, некоторые идеи (идеи «высшего блага», прерогатива Бога) приобретают новое, строго научное звучание в науке познания и в постнеклассической физике. Поэтому с этих позиций учение Канта может рассматриваться как попытка преодоления односторонности (не фундаментальности) рационализма и эмпиризма и ориентации философии на научное знание эпохи ньютоновой механики, не смотря на то, что в свете произошедших изменений в научном познании они уже не несут исчерпывающего понимания сложившихся пробелов в методологии познания.
Позитивизм и индуктивизм, по сути, также не без причин еще не заняли своих объективных мест в философии науки и науке познания. Исторические условия в науке в момент рождения позитивизма, как отмечают историки науки, сыграли заметную роль, в частности, в развитии математической физики и развитии учения О. Конта о трех формах познания и трех стадиях общественного и индивидуального развития. В то же время были актуализированы и идеи зависимости форм общественной организации от уровня развития познания. Принято считать, что классификацию наук по О.Конту отличает линейность и редукционизм. Тем не менее, тезис О.Конта о неравномерном развитии наук и неодновременном достижении ими порога позитивности в сочетании с задачей построения позитивной науки об обществе (социологией) стали в определенном смысле фактором движущим научную мысль. Однако контовское видение социальной динамики и статики и лозунг О.Конта: «прогресс и стабильность» выразились лишь в позитивистскую социологию, которая вне ориентации на высшую цивилизационную цель вполне закономерно не смогла стать условием стабильного прогрессивного развития общества. Причины сегодня понятны и сводятся к методологической неадекватности его подхода. Идея позитивной религии и влияние позитивизма О.Конта отражают и весьма далекое от системности состояние науки познания.
Таким образом, в соответствии с философским основанием концептуально единой междисциплинарной науки, представленным парадигмой «мир состоит из неоатомов, как структурных единиц физического вакуума, и абсолютно пустого трехмерного пространства, поведение любого вида синтезированных из неоатомов объектов предопределено поведением неоатомов. Движение данного и только данного объекта, т.е. неоатома, как единственного представителя «чистой» (в смысле не синтезированной) материи возможно и следует признать доминирующим над любым синтезированным материальным объектом и субъектом, ввиду того, что лишь движение этого действительно фундаментального объекта является движением, отражающим процессы фундаментального уровня природы. Именно в таком контексте междисциплинарный подход предлагает решать все проблемы философии науки, включая и центральную, а именно проблему объект – субъектных отношений.
Примечание.
1. Степин В.С. Саморазвивающиеся системы и постнеклассическая рациональность. М.,1994
2. И.Пригожин, И.Стенгерс. Порядок из хаоса. Прогресс, Москва,
1986, с.355.
3. Степин В.С., Аршинов В.И. Самоорганизация и наука: опыт философского осмысления. М., 1994

4. Дмитриев Ю.Б.. Обращение российских ученых к международному научному сообществу и основы единой науки. - М.,ИВИРАН,2007

5. Дмитриев Ю.Б. Аттракторы и предельные состояния вселенных. «ХV
Международные Рождественские чтения», Москва, МГУ им. Ломоносова,2007.
6. Дмитриев Ю.Б. Философия – наука в основании единой
постнеклассической междисциплинарной науки // 3-й Российский философский конгресс «Рационализм и культура на пороге третьего тысячелетия», Ростов н
/ Д, 2002, т.1, с. 32.